Все рассказанное произошло в конце прошлого века в Одесской области… Тиха бывает ночь на Днестре в первой декаде сентября. После напряженного рабочего дня (у студентов университета во время «трудового семестра» он длился до обеда, редко – до пятнадцати часов) приятно отдаться любимому увлечению. Для меня таким хобби была рыбалка.

Чего только не увидишь в Днестровских плавнях в Бессарабии, если сольешься в едином ритме с колыханием тростинка, неспешным течением реки, разбившейся на тысячи рукавов, с дрожащими крыльями разноцветных стрекоз… 

Если повезет, встретишь качающуюся маятником выпь, семейство чомги (большой поганки), или ползущего в сумерках угря, который путешествует между протоками, словно он не рыба вовсе, а натуральная змея. 

Однажды в предзакатный миг мне почудилась поклевка. «Почудилось!», - подумал я, продолжая следить за чудовищно большой озерной лягушкой (такие встречались мне лишь в Приднестровье), которая охотилась за стрекозой, норовившей обустроиться на ночлег под носом хищницы. Тень прибрежной ветлы совсем накрыла завесой тьмы участок реки, где мок поплавок моей самодельной удочки, и продолжались поклевки, либо нет, мне было неведомо. Я ждал только развязки драмы с участием королевы–лягушки, чтобы смотать леску, взять кукан с карасями-окунями и пойти наряжаться на студенческую дискотеку. 

Вдруг с необычным звуком кончик удилища, взвизгнув, нырнул в сонную поверхность реки, комель, зажатый двумя рогатинками, застучал нервную дробь по затвердевшему илу у моих ног. И я совсем позабыл о великанше – лягушке. Сердце застучало, подобно залпу-взлету выводка куропаток из-под ног в чистом поле, а руки судорожно сжали ожившую древесину удилища. В голове разноцветными картинами мелькали образы сомов величиной с бревно, ломающихся и навечно тонущих кончиков удочек и рвущихся лесок вперемежку с натюрмортом: «Я и сазан», - головой лежащим у меня на груди, а хвостом упирающийся в сандалии на моих ногах. 

Вспышки в мозгу не могли заставить меня дернуть удочку и порвать в клочья столь сладостные картины. Медленно-медленно вываживая, стараясь не дать слабину, я довел добычу до участка отмели с самым пологим склоном, и, - обомлел от изумления: солнце уже скрылось за бахромой тростников противоположного берега, было трудно что-либо разглядеть… Мне казалось, вытащил из глубин то ли спрута, то ли неизвестное науке чудовище, около полуметра в длину. 

Автоматически схватив куртку–штормовку, я накрыл слабо шевелящуюся добычу и, соблюдая осторожность, выволок мокрый сверток на наиболее освещенный участок берега, подальше от воды. Замирая от напряжения, я разглядел улов. Оказалось, что сначала мне на крючок попался небольшой судачок. Заглотив наживку, рыба, размером со среднего окуня, ринулся переваривать пищу, когда из сердцевины протоки на мелководье двинулся крупный судак. Хищник–каннибал не мог слишком превзойти в скорости своего сородича и судачок сделал единственно возможное – вздыбил свой большой, колючий спинной плавник. Это и послужило капканом для судака – наполовину заглотив живца, рыба превратилась в то чудище, которое показалось мне при вываживании снасти: двойной улов и без темноты мог кого угодно озадачить.

Ничуть не жалея о насквозь промокшей куртке, я шел домой, неся в одной руке кулек с рыбешками, а в другой – приличного даже для блеснения судака, окрыленный рыбацким счастьем. А королеву-лягушку я обязательно выслежу в следующий раз! 

А. БОНДАРЬ.